Иван Иваныч

Иван Иванович Касумян. В 1942 году, ему было 14 лет. Свидетель военных событий, кладезь рассказов и информации,

прыткий для своих 87 лет, трудяга, скрипач, девять детей, уйма внуков и правнуков.

Мой проводник. И просто - замечательный человек.

О деде Иване, я слышал давно. То тут, то там. Как о человеке, очень много знающем о истории тогда еще Армянского района под Туапсе.

О нем очень уважительно отзывается то старшое поколение, с которым нам, команде по поиску самолетов войны, выпадала честь искать

и выходить на места падений. И вот сегодня, мне удалось вживую познакомиться и пожать руку этому человеку.

Да мало того, вдоволь походить с ним по осеннему лесу...

О мальчишке, который осенью 1942 года провел в тыл немецких войск часть Донского казачьего кавалерийского полка,

я слышал лет десять назад. А этим мальчишкой и был, Иван Иваныч.

...когда мы уже за Гейман зашли, ночью же я их вел, в тылу уже у немцев были, наткнулись мы на их отряд, случайно. Немцы и давай палить со всего, что под рукой было. И пулемет развернули, от леса щепки только летели. А я же первый ехал, вел наших то за собой. Лошадь подо мной, без седла была. Повезло. Лошадь сразу убило, и упали мы с ней вправо, в промоину, в сторону от огня. Склон крутой был, так и едем по нему с мертвой лошадью. А седла то нет, в стременах не запутался, не задавило. Да и упали удачно - вниз. Пули сверху свистят, трассеры...

Пока мы ехали к месту поисков, пока мы шли по лесу, я услышал столько о войне, о до и послевоенной истории района, причем то, что уже нигде не вычитать, да мало от кого услышать.. Уходят старики.
Дядя Иван, подобрав себе подходящую палку, опираясь на нее идет по лесному склону. Идет правильно, размеренно. Причем - видна в кровь впитанная забота о том, кто идет сзади. Мой проводник убирает или сламывает ветки, перекрывающие тропу, откидывает валежник из под ног...
И рассказывает...

Осень 42-го. В его родном селе Котловина - немецкий штаб, в крайнем, большом доме. В нем раньше жила его мать, женщина 29 лет, он, и еще четыре его брата. Теперь они живут в сарае. Дом стоит на низеньких свайках, под домом - пустое, заколоченное снаружи досками пространство. Туда забежала припрятанная от немцев курица, и мать Ивана, посылает его девятилетнего брата, (он маленький, пролезет!), под дом, изловить курицу. Мальчишка лезет в узкую щель, да застревает. Из штаба выходит немецкий солдат. Видя застрявшего мальца, снимает с плеча карабин, да палит в землю, рядом с пацаном, для острастки и шутки ради. Брат Ивана начинает страшно орать - застрявший, испуганный....
А мать бросается на немецкого солдата. Бьет его, царапает, оттаскивает от застрявшего сына. Немецкий солдат, вначале опешив, но быстро придя в себя, отбивается от разъяренной женщины прикладом карабина. На выстрел и шум, их дома выходит немецкий офицер, сразу понимает, что произошло. Останавливает драку, вытаскивает застрявшего пацана. Потом подходит к матери Ивана, достает из кобуры пистолет. И начинает совать его ей в руки, указывая на немецкого солдата - виновника случившегося, и объясняя что-то по немецки. Мать потом рассказывала Ивану, что не могла она взять пистолет, но поняла она, что разъяренный офицер, предлагает ей убить солдата! Она очень боялась. Очень. Что она возьмет пистолет, а стрелять начнут в нее, в ее детей. Тогда... Немецкий офицер повернулся к солдату, и сам выстрелил в него. Убил сразу. Наповал. Подошел, расстегнул ворот. Сломал жетон. И жестами, указав на недалекое немецкое кладбище, дал приказ закопать...

Я стараюсь все записать, пока свежа память, пока не перекрыли все непеределываемые дела.

... в районе Гунаек, до войны, выращивали хлеб. Урожаи были - по сорок центнеров с гектара. И кукурузу растили. Мельница была, на ней мололи кукурузу и зерно. Хлеб свой пекли, а кукурузной каши - пропасть была...

... в долине Гунайки, была железная дорога! По ней ходил паровоз, с вагонами. В вагоны грузили лес с делянок, да паровоз вез состав на станцию Гойтх...

.... 46-й год. Утро - темно еще. А мы сюда бежим, в лес, где мы сейчас с тобой, на старый греческий сад. Тут греки раньше жили, а их выселили, в 35-ом. Потом остатки их еще выселяли, в 45-ом. А нас, армян, заселяли. Так вот сад этот был, дикий, в лесу уже. Яблоки, грушы, персики. А мы такие голодные были. Очень. Всегда. В колхозе тогда еды не было. Вот насобираем груш, наедимся, а часть домой сохраним. А в лесу - светает уже. И мы на работу, вниз бежим...

... когда старики и женщины привезли на подводе из лесу летчика (того самого, Мухамедщина, чью фамилию установили мы)  самолет которого сбила немецкая "рама", летчика положили в тень, на мох у дороги. Ждали госпитальную полуторку. Летчик был ранен и сильно обгорел. А они, мальчишки села, сгрудились вокруг него, и очень жалели. Кто то из мальчишек, даже сказал ему - "Ты не бойся, хоть и немцы близко, но мы тебя защитим, спрячем". Потом приехала полуторка, с откинутыми бортами. И медсестра. Летчик очень просил пить, обожженными губами. И мальчишки, говорили медсестре, что они сейчас сбегают к колодцу, за водой. Медсестра сказала нам, что пить летчику нельзя - раненый, а мы упрашивали ее мокрой марлей хотя бы губы протереть. Она разрешила... Летчика увезли на полуторке в Шаумян...

Я рассказал дяде Ивану то, что установили мы. Что через месяц, летчик с татарской фамилией Мухамедшин выпишется из госпиталя, и опять сядет за штурвал истребителя. А еще через месяц, в районе Новороссийска, он вылетит на очередное боевое задание. И не вернется. Пополнит списки без вести пропавших...

На обочине дороги к второй Гунайке, есть малоприметный родник. Я много проезжал мимо, и не видел его, внимания не обращал. А в 1968 году, в год, когда родился я, тогда молодой еще Иван, сам вырыл шурф там, где из земли бил чистый ключик, сам привез со станции кусок асбестовой трубы, выложил камнем дно шурфа, установил трубу, сделал дубовую крышку. Родник-ключик бьет до сих пор. И откинув крышку, можно зачерпнуть чистейшей и холодной воды, да утолить жажду, в тени, у дороги.

... меня спрашивали, зачем я это делаю? Кому надо? А я говорил им, что не умные вы. Пойдет человек, попьет, и хорошо ему будет. Может и подумает - а кто такой родник сделал? Спасибо ему! Жить надо, чтобы след оставлять. Чтобы помнили тебя, может и не зная - кто, но все равно, чтобы слово доброе сказали...