Я создаю эту тему, чтобы наконец воззвать к своей совести, отбросить вечные непеределываемые дела, и наконец сесть и собрать воедино, все, что я добыл. Читая, копаясь в закоулках сети, ходя ногами по лесу. Написать историю монастыря, историю его настоятельницы Мавры Степановны Макаровской.
Потому, что эта история, за время поисков мне стала очень близка, да и еще, наверное, я сейчас единственный человек, обладающий таким объемом информации.
Сесть, и написать сразу все, достаточно сложно. Но я попытаюсь, буду писать отдельными постами.
Да и в этом случае, у вас будет возможность задавать вопросы, комменировать, дополнять. Что я только могу приветствовать.
Думаю, Марта, потом "причешет" материал. Потому что, если выйдет то, что я задумал и вижу, то законченную статью, можно будет, с одобрения людей сведущих, выложить в соответствующий раздел сайта.

Прежде всего, хочу сказать спасибо людям, которых я знаю. Это Саше-Горцу. За наш первый, и довольно результативный выход на урочище Монастырь. Диме-Скайнеу, Гене-Стрелку, моему сыну Мишке, за последующие выходы, за находки, позволившие пролить дополнительный свет на историю.
Поблагодарить людей, которых я не знаю. А.Б. Пихуна – историка и краеведа и, за его материал в брошюре «Были и легенды Туапсинской земли». Вспомнить людей, которых давным-давно уже нет, но которые оставили после себя воспоминания, и документы о монастыре. А.Н. Кривенко – первого старосту Туапсе, его младшего брата Ивана, и князя Николая Давидовича Жевахова, воспоминания которого, позволили существенно изменить и дополнить картину событий, отраженных в скудных, найденных мною упоминаниях.
Итак, начну с достоверных, проверенных несколькими источниками фактов.
Иверско-Алексеевский женский монастырь, приписанный к Сухумской Епархии, был основан в 1905 году, на земле принадлежащей мещанке Мавре Макаровской, площадью 27 десятин, относящейся к селению Георгиевское. «Список землевладельцев кубанской области» за 1909-1911 г.г.
Освящен монастырь был в 1910 году. Из-за этого, и существовало разночтение в дате основания общины.
В 1905 году, у поселянина деревни Георгиевской, за 3500 рублей была приобретена земля, и оформлена на имя Мавры Макаровской. Из Екатеринодара, прибыли вместе с Маврой старец Софроний (духовный настоятель семьи и друг отца Макаровской), ее сестры, сводные братья, несколько девушек. Земля была приобретена на средства самой Мавры, семья была зажиточной.
Позднее, Мавра вложила в строительство и обустройство монастыря, кирпичного завода, образовавшегося поселка, более 100 тысяч рублей собственных средств.
Так началась история монастыря. Но что предшествовало этим событиям?

Такою же дорогою дошла к дверям моей квартиры и начальница Иверско-Алексеевской обители в Туапсе, монахиня Мариам, и рассказала мне свою поистине трагическую историю.
Проживала в Екатеринодаре зажиточная мещанская семья, богобоязненная и религиозно настроенная, жившая на попечении старика отца и состоящая из трех дочерей, одна другой краше. В числе знакомых этой семьи был старец Софроний, которого молва называла великим подвижником и за которым толпы народа ходили следом, признавая его святым. Почитала старца Софрония и помянутая семья, и когда старик отец заболел и лежал уже на смертном одре, то, призвав к себе старца Софрония и указав ему на своих юных дочерей, сказал ему:
"Тебе я поручаю чистые и невинные души детей моих. Береги их и доведи до Престола Божьего". Сказав это, старик скончался, а сироты остались на попечении старца Софрония, который посоветовал им распродать все свое имущество и на вырученные деньги основать монастырь, принять иночество и подвигами и трудами спасать свои чистые души вдали от заразы мирской. Так они и сделали. Долго длились поиски удобного места, пока не отыскали подходящего, подле Туапсе, в одном из живописных ущелий Кавказских гор. Работа закипела, и не прошло и двух лет, как на купленном участке воздвигли монастырские корпуса и был заложен фундамент для каменного храма. Временно же богослужение совершалось в домовой церкви, при покоях начальницы общины.

Несколько вычурный стиль написания. Но писал это князь Жевахов в 1916 году, тогда, такой стиль был в моде.
Сомневаться в достоверности изложенных Жеваховым событий не приходится. Все его воспоминания и записки отличаются документальностью, реальными историческими фактами.
Кроме того, он лично и не раз беседовал со старцем Софронием, в своей инспекционной поездке по делам Иверско-Алексеевского монастыря.
Мавра Степановна Макаровская, 1870 года рождения. Церковное имя – Мариам.
Тогда, чтобы решиь вопрос об открытии монастыря, обители, церкви, надо было обращаться к обер-прокурору Святейшего Синода. Сотни просителей добивались приема. Два года длились мытарства Мариам, пока ее настойчивостью не заинтересовался князь Жевахов, состоящий при Синоде, и не помог ей.
Сам Епископ Сухумский благословил закладку храма, а в 1910 году освятил монастырь.
Мариам стала его игуменьей.
В период с 1905 по 1912 год, трудами Макаровской был не только отстроены монастырские помещения, но и заложен и запущен кирпичный завод, недалеко от монастыря.
Кирпич был очень качественным. На монастырском урочище, я держал в руках кирпич, которому было больше ста лет. Кирпич был крепок и сейчас. На его шершавой поверхности, четко просматривалась литера «М». Монастырь? Мариам? Макаровская?...
Вокруг завода образовался и начал разрастаться рабочий поселок , сушествующий и по сей день – село Кирпичное. Монахинями, в поселке, была открыта школа. А рядом с поселком, по указанию Мариам вырыт пруд, где рабочие ловили рыбу и раков.
Даже сейчас, поражает основательность монастырских строений. Остатки крепких, выложенных из тесанного песчаника фундаментов, сохранившиеся участки дороги к монастырю, выложенные каменными плитами. И все это, в большинстве своем, сделано женскими руками, трудами монахинь.

Иван Николаевич Кривенко, брат Александра Кривенко, известный раньше в Туапсе, как видный политический деятель раннесоветского периода, описал факт из истории обители.

В мае 1912 года на женский монастырь напали грабители, они ворвались в храм и стали требовать деньги. Перепуганные монахини натерпелись от них, а их настоятельница, матушка Марва, вскоре заболела. Епископство в то время возглавлял владыко Андрей, который уважал труды Макаровской. Он настоял на лечении настоятельницы Свято-Иверского Алексеевского монастыря в Москве. Здесь она была принята Великой княгиней Елизаветой Федоровной, получила лечение и поддержку. Но, вернувшись в монастырь, застала споры и распри, которые организовала приближенная Дарья Иванова, настроившая двух сестер против Мавры. Они обвинили настоятельницу в попустительстве и своевластии. Информация вышла за пределы монастыря и дошла до владыки. Он поручил расследовать происшедшее специальной комиссии во главе со священником А. Смирновым. Расследование не дало результатов, зачинщицы были отправлены в Сухум к Владыке Андрею. С тех пор община погрузилась в склоки и скандалы.
В октябре 1913 года настоятельнице Мариам было предложено покинуть общину, что ею и было сделано. Она оставила свою обитель новой настоятельнице Серафиме.

О каких распрях и раздорах шла речь? Что происходило в монастыре, почему туда была отправлена инспекция Святейшего Синода?
Историю эту, воистину чуть ли не детекивную и неприятную, мне удалось найти.

Все более и более ширилась слава юной Алексеевской общины, и начальница уже заручилась согласием Преосвященного Андрея, епископа Сухумского, о переименовании общины в монастырь. Как свеча пред Богом горела юная обитель среди Кавказских гор; как трудолюбивые пчелы, работали сестры-подвижницы день и ночь над Божьим делом. Монахиня Мариам и ее сестры не только отдали обители все свое имущество, но перевезли туда прах покойных родителей, самое дорогое, что имели, мечтая быть похороненными рядом с этими, бесконечно дорогими им, могилками. Старец Софроний проживал в нескольких верстах от обители, где ему построили келью и оттуда он приходил на богослужение в юную, созданную и его мыслью, и, его трудами обитель... Тихо и мирно протекала жизнь обители, пока прежний благочинный не получил иного назначения, а на его место был назначен настоятель одного из храмов г.Туапсе, священник Краснов, или Красницкий, точно не помню его фамилии.
С него и начались те ужасы, какие, в результате, разгромили обитель и развеяли сестер по всему белому свету...

Это интересный момент. Толи Иван Кривенко заблуждался, в своем описании событий в монастыре в 1912 году, толи он исказил правду намеренно. Дело в том, что у князя Жевакова, нет ни слова о нападении на монастырь, а причины бед монастыря, болезни Мавры, названы совсем иные. Почему Кривенко мог сделать это?
Писал он свои воспоминания в начале 20-х годов, уже при советской власти , и сам был революционером.
А священник Краснов, кроме того, что по загадочной причине не терпел Мавру и ее общину, еще и имел двух сыновей- революционеров, отсидевших «за политику» в тюрьме, и сам потворствовал идеям революции. Прогрессивный был батюшка.
В Туапсе, в то время, была довольно сильна группировка эсэров. Не было ли нападение на монастырь делом рук революционеров, «эксом», волна которых прокатилась по России в те года?
Еще одним ударом Краснова по монастырю, представленным потом Иваном Кривенко, как нападение бандитов? Ведь монастырь был не беден – завод приносил неплохие прибыли…
Вполне вероятная версия.
Теперь глянем на другие милые шалости Краснова и остальной камарильи.

Краснов вошел в доверие к епископу Андрею, также известному своими антимонархическими взглядами, и епископ, вчера создавший юную обитель, стал сегодня разрушать ее, но не своими руками, а руками своего заместителя, преосвященного Сергия Сухумского.
"Да как же это!" – взмолилась несчастная монахиня Мариам к епископу Андрею, покидавшему Сухумскую епархию и переезжавшему в Уфу: "Вы же сами помогали все время обители, а теперь наговорили столько дурного против нее новому Владыке"...
"Ничего, ничего", – утешал епископ Андрей, вооружая одновременно против обители своего заместителя и всецело доверяясь благочинному-революционеру, создавшему непередаваемо гнусную легенду о безнравственном поведении старца Софрония и об отношениях к нему сестер молодой общины.
Как только был пущен такой слух, так Преосвященный Сергий стал буквально терзать обитель своими ревизиями и дознаниями, пока, наконец, не разогнал всех сестер, с начальницею монахинею Мариам, и назначил новую начальницу, которая привезла с собою и новых сестер, а прежних пустила по белу свету...
Рассказав историю разгрома обители, монахиня Мариам добавила, что об этой истории известно и Великой Княгине Елизавете Феодоровне, с любовью приютившей у себя часть развеянных в разных местах сестер Алексеевской общины, и графине С.С. Игнатьевой, и очень многим другим, с негодованием отвергавшим гнусную клевету и желавшим всемерно помочь ей. Рассказ монахини Мариам был так искренен, сама она производила такое глубокое впечатление своею пламенною верою, своею, не внушавшей мне ни малейшего сомнения, чистотою, а имя Преосвященного Андрея (в мире князя Ухтомского) было так хорошо мне известно как имя "передового" и путаного человека, что, выслушав этот рассказ, я немедленно же полетел к Обер-Прокурору В.К. Саблеру и горячо просил его заступиться за несчастную обитель. Я имел, кроме того, и добрые отзывы об обители и со стороны своего начальника, Статс-Секретаря Государственного Совета С.В. Безобразова, владельца небольшого имения, расположенного вблизи Алексеевской общины, также просившего меня заступиться за разоренную обитель. Поэтому я ехал к В.К. Саблеру в полном убеждении, что он был введен в заблуждение докладами епископа Сергия, о котором тоже отзывались неодобрительно...

Интересно, что и Кривенко, и Жевахов, сходятся в своих воспоминаниях о судьбе части сестер и самой Мавры, после ухода из монастыря - они оказываются в Москве, у Великой княгини Елизаветы Федоровны.
Уезжать с благоданого Кавказа в холодную Москву, чтобы принять лечение?
Скорее, Мариам искала защиты и справедливости...
А нападение "бандитов", вполне могло и быть, но оно предсавлялось уже несущественным, в свете развернувшихся в общине интриг.

Спасибо Алексей! Не смотря на желание спать дочитал до конца! Очень интересно.Жду продолжения!

Итак, интрига первая. Разврат.
Убойнейшая, применительно к монастырским порядкам, провокация. Тут и некая пикантность, для тогдашних обывателей, тут и веская причина для ревизий Священного Синода.
Влияние церкви на массы, после 1905 года стало ослабевать, и любые неприятности, связанные с церковью, вызывали бурный резонанс, и, как следствие, жесткие карательные меры Синода.
Мариам и ее сестры-монахини были пасквильно обвинены в … разврате!
Якобы, они весело проводили время в монастырской бане с мужчиной. Со старцем Софронием!
А по самым скромным расчетам, старцу Софронию, на тот момент было более 80 лет!
Воистину, коли поверить интриганам, крепкий был старец, сластолюбивый. Но поверили.
На общину посыпались ревизия за ревизией Сухумской епархии. Но как дела обстояли с руководством епархии, мы уже знаем. Была сплошная предвзятость…
Забегая немного вперед. Зима уходящего 1915 года. Дознание, проводимое князем Жеваховым.
Туапсе, вокзал, вагон-салон князя.
Давно я не видел матушку Мариам и был рад снова встретиться с нею. Я видел, как трепетало ее сердце надеждою на скорый конец выпавших на ее долю тяжких испытаний; видел ее слезы, скрывавшие неуверенность в исходе ревизии; видел опасение, что я могу запутаться в густых сетях интриги, что мне будет трудно разобраться в тех ловких хитросплетениях, какие вкладывали в инкриминируемые ей факты иное содержание... Путаница была, действительно, большая, следы и нити преступлений были давно заметены, и разобраться в деле, возникшем 10 лет тому назад, законченном и сданном в архив, было бы трудно, если бы в нем не был замешан священник-революционер, о котором я не слышал ни одного доброго отзыва ни с чьей стороны и которого все огульно осуждали, если бы революционная пресса не раздувала бы моей поездки на Кавказ и не клеймила меня за попытки заново пересмотреть все дело злополучной Иверской общины... Эти привходящие обстоятельства, в связи с отзывами Статс-Секретаря Государственного Совета С.В. Безобразова и других лиц, говорили мне, что мое чутье меня не обманывало, и что матушка Мариам и ее обитель сделались жертвой какой-то очень сложной интриги, и что их нужно спасти...
Вместе с матушкою Мариам вошел в мой вагон-салон и старец Софроний. Ему я особенно порадовался и, выслав остальных, остался с ним наедине. Предо мною стоял старец, с длинной, белой, как снег, бородой, на редкость благолепный и располагавший к себе. Его движения, полные достоинства, величавая поступь, чудные глаза и ясный взор говорили мне, что он не может быть тем, кем его сделали те, кто оклеветал его.
"Знаете ли Вы, что говорят о Вас, – спросил я, – в каких блудодеяниях Вас обвиняют, в каком страшном грехе развращения обители Вас уличают?"...
"Как не знать, батюшка, знаю, – твердо, смотря на меня в упор своими темно-карими, бархатными глазами, ответил старец. – Да, ты, батюшка, и сам-то не веришь тому, что говорят; иначе бы сюда и не приехал; что же мне-то говорить!"
"От Бога правды не укроешь, – сказал я, – вот за нею я и приехал, чтобы узнать, по правде ли вы страдаете в рассеянии, после разгрома вашей обители, или за правду терпите, и враг позавидовал вам, да наказал вас за то, что воздвигли лишний престол Божий, на котором Бескровная Жертва стала приноситься Господу"...
"Истинным путем подходить изволите к делу", – вставил старец.
"Чем-нибудь же нужно объяснить то, что стало слышно уже по всей России, – продолжал я, – что Вас сестры обители и в ванну сажали, и купали Вас, и разные бесчинства проделывали с Вами и над Вами. Не подобает таким слухам витать вокруг благочестивой жизни старца...
Хотя я и догадываюсь, в чем тут дело, а спросить Вас мне нужно по долгу охраны славы монашеской от поругания"...
"Вот, батюшка, именно то, о чем ты догадываться изволишь, именно это и есть самая настоящая правда, ибо ты догадываешься, что я и точно сидел в ванне, да без намерений гнусных... Тебе я скажу все и ничего не утаю; а другим не говорил, ибо не хотел тешить дьявола. Изнемогать я стал от болезней, а наипаче от суставного ревматизма... Проживал я в поле, спал часто на сырой земле, а хоть и случалось иной раз иметь келию, добрыми людьми в дар приносимую, но и там, бывало, не согревался... Так и застудил плоть свою грешную... А поворачивать в мир, коли я бежал из него, не подобало; и в пустынях, вдали от людей, протекала жизнь моя... Под старость же болезнь стала пригибать меня к земле все больше; только и спасался от нее, когда залезал высоко на нары и парился в бане... Знали это сестры обители, да всякий раз, когда я приходил к ним в обитель, на богослужение, они и натапливали жарко баню, куда я и уходил после церкви... Оно точно, но провожали меня до порога бани не одна сестра, а чуть ли не все вместе, но только провожали и только до порога; а дальше провожала уже клевета людская, сатанинскими кознями порожденная. Так-то, батюшка мой, так было дело, а другого ничего не было. Обвиняли меня и в том, что я деньги собирал на обитель, да себе их в карман клал. Что я ходил за сбором денег, а люди добрые их давали мне, то правда; а что клал их себе в карман, то неправда; по записям расходным монастырским видно, сколько я принес денег и на какой предмет они израсходованы. Будешь проверку делать – посмотри. Вот, батюшка мой, ты сам первым о кознях сатанинских заговорить изволил... Диву дивишься, что о них даже вельможи Царские упоминают, а пастыри церковные забывают!.. Что ему, дьяволу, наша малая обитель, скудельному сосуду уподобляемая, коли он своими кознями весь мир опутал, а первее всего всю святую Русь, со всеми ее обителями и святынями, сокрушить собирается!.. Разве око духовное не постигает, где он, каким вихрем налетает, какою радостью тешится, взирая на беззаботность людскую?! Не прозревающий его козней слепым прозываться должен; а спотыкнется вожатый, то попадают и все, кого он ведет за собою... Что повелишь, батюшка родимый, еще сказать тебе?.. Коли сумеешь распознать его козни, то сразу же до правды доберешься, и обитель сию возвеличишь, и виновников проучишь, и Бога своими деяниями прославишь, и врага посрамишь"...
Старец Софроний поклонился мне низко в пояс и величавою поступью вышел из вагона.

Интрига вторая. Денежные махинации.
Тоже, очень удобный повод. Легко фабрикуемый, но подвергающий жертву общественному презрению и дотошным проверкам. Крали и воровали тогда, как впрочем, и сейчас, все. Но попадаться было невместно. И расточители, взяточники и казнокрады весело обрушивались на себе подобного, коли у него не было заступников.
У Мавры в заступниках был лишь Бог…
Но Бог сидел высоко, и мирские дела доходили до него с запозданием.
Мариам была обвинена в расточительстве. Мариам, которая, вложила все собственные средства в монастырь и общину. Поверили…

Урочище монастырь. Зима 1915 года. Дознание.

Хотя обитель и знала о моем прибытии, но меня никто не встретил, и я, вместе с Обер-Секретарем, довольно долго блуждал, прежде чем нашел какую-то сестру, которая и привела нас в гостиницу... Вьюга, между тем, не унималась: мы были буквально засыпаны снегом и изрядно продрогли.
Вскоре, по вызову моему, явились в гостиницу игумения и сестры, и началось дознание. Я не буду останавливаться на скучных подробностях, на сбивчивых и заведомо ложных показаниях, на попытках виновных сестер во что бы то ни стало опорочить матушку Мариам и оправдать себя. Я скажу лишь об одной из них, если не ошибаюсь, монахине Дарии, или Дорофее – не помню точно ее имени, – исполнявшей обязанности казначеи обители. Это была женщина примечательная во многих, если не во всех, отношениях. Огромная, сильная, мужеподобная, с чрезвычайно наглядно выраженной мускулатурою, она производила впечатление подавляющее.
В ней не только не было ничего женского, но даже просто человеческого. Глядя на нее, я невольно вспомнил слышанный отзыв о монахах одного из профессоров Московской Духовной Академии, сказавшего, что, принимая ангельский чин, монахи нередко теряют человеческий образ.
"Итак, матушка казначея, что Вы можете сказать по поводу клеветы, разгромившей эту обитель?" – спросил я эту удивительную, неестественного вида женщину.
"Что я могу сказать! Говорила и буду говорить то, что и все говорят. Спросите лучше бывшую начальницу нашу Мариам... Красавицу"... – резко ответила мать-казначея, с какою-то непередаваемою едкостью подчеркнув последнее слово.
"А Вы давно казначеей? – спросил я. – Были ли вы казначеей и при тушке Мариам, или стали нести это послушание только при новой начальнице?" Мать Дария запнулась и не сразу ответила мне: это ничтожное обстоятельство направило мои следы в совершенно другую сторону.
"Я застала матушку Дарию казначеей, когда прибыла сюда в качестве начальницы общины, назначенная Преосвященным", – скромно и тихо сказала игумения.
"Кто же Вас назначил казначеей?" – спросил я матушку Дарию...
"А известное дело кто... Архиерей. Не сама же я себя назначила", – ответила она резко.
Из допроса сестер прежнего состава, живших в обители при матушке Мариам, выяснилась совершенно иная картина, чем та, какую отражали все бывшие раньше дознания. Обнаружилось, что монахиня Дария всячески добивалась получить место казначеи и интриговала против своей предшественницы; что на этой почве происходили частые препирательства с начальницею, матушкой Мариам, кончившиеся угрозою удалить ее из обители... На этот факт почему-то не было обращено должного внимания; однако он и явился ключом к разгадке всей путаницы, приведшей к разгрому обители. Для меня уже было ясно, с какой целью монахиня Дария добивалась казначейского места, и мне нужно было только найти ее любовника. Потребовалось свыше недели, чтобы разобраться в хорошо запрятанных следах; однако они были найдены и блестяще подтвердили мои догадки. Любовником казначеи оказался один из ростовских лавочников, поставлявший провиант для обители, заинтересованный не столько "прелестями" маститой казначеи, сколько сбытом своего товара. Раньше ему этого не удавалось: товар брали в другом месте. Со вступлением Дарии в обязанности казначеи, счастье повернулось в его сторону.
Я до сих пор недоумеваю, каким образом этот факт, удостоверяемый так выпукло и несомненно счетами обители, допускавшими полную возможность проверки, ускользнул от наблюдения тех, кто по поручению Сухумского епископа производил дознания и ревизии...

Революционная деятельность священника Краснова не нашла ни малейшего отражения в разгроме обители, и этого рода обвинения не подтвердились, но священник Краснов, будучи благочинным обители и производя дознание, по поручению епископа, был сугубо виноват в том, что не только не обратил на указанный факт внимания, но, как оказалось, сам же назначил монахиню Дарию казначеей, всячески ее поддерживал и руководствовался исключительно ее точками зрения. Поставил я в вину и епископу Сергию то легкомыслие, какое позволило ему всецело довериться протоколам дознания священника Краснова и послать соответствующее донесение в Синод, не сделав попытки предварительно лично проверить полученное им дознание.
Закончив производство дознания, выслушав еще прибывшего в Туапсе местного старожила, корреспондента "Нового времени" г. Кривенко, горячо заступавшегося за обитель и за невинно пострадавшую матушку Мариам, я отправился в Сухум, к Преосвященному Сергию.

Вот ведь как… Практически все ревизии и проверки дел общины, проводились под руководством Краснова – главного недоброжелателя Мариам и монастыря..
В беседе в вагон-салоне Жевахова, на станции Туапсе, Краснов держался нагло, с вызовом, вины своей не признавал, убежденно доказывая, что к интригам отношения не имел, проверки проводил непредвзято. Однако, почти все докладные по монастырю, в Священный Синод и Сухумскую епархию, оправлялись им…
Князь Жевахов, после инспекционной поездки по Кавказу и югу страны, вернулся в Петербург в конце 1916 года. Помочь Мариам и ее общине он уже не смог. Над Петербургом уже дули ветры революции.
Однако, своими воспоминаниями, он пролил свет, на события в монастыре. Вернул честное имя Мавре, указал нам на негодяев, разрушивших благое начинание.
Где находилась Мариам после 1912 года? Что с ней стало потом?
Из воспоминаний Жевахова, видно, что к дознанию, в Туапсе, она появилась в 1915 году.

Обобщу сведения, оставленные Кривенко, материалы и документы собранные А.Б. Пихуном, а также разрозненные упоминания.
Сотрудница историко-краеведческого музея Туапсе, М.Ю.Куадже, предоставила Пихуну копию допроса Мавры Макаровской, из которого следует, что Мавра ушла из обители и удалилась в ссылку, оставив после себя новую настоятельницу – Серафиму.
Потом был, как мы уже знаем, Петербург.
Затем – недолгое проживание в Риге.
В начале первой мировой войны 1914 года Мариам проживала у своей невестки Агафьи в городе Екатиринодаре, вместе с выдворенной сестрой Таленией. Она тяжело переживала изгнание, но, будучи невиновной, молча несла свой крест.
Скорее всего, Мавра, так и проживала в Краснодаре, до 1929 года. Точно – мы не знаем.
23 марта 1929 года, Мавра Макаровская, была арестована органами ГПУ в Крымском районе, местечке Псебепс.
Ей было предъявлено обвинение в организации имяславско-монархической, контрреволюционной группы, где выполняла роль помощника группы, в 1924 году принимала участие в подпольном съезде монархистов, ездила в Москву с поручениями организации, укрывала у себя белых офицеров и бандитов.
Заседанием коллегии ОГПУ от 8 июля 1929 года, Макаровская Мавра Степановна, по статье 58 пункт 10 и 11 УК, была приговорена к высшей мере наказания – расстрелу.
Приговор был приведен в исполнении 17 июля 1929 года.
Захоронена у основания Суджукской косы, под г.Новороссийском.
В апреле 2001 года, из УФСБ, пришло уточнение. В документе сообщается, что приговор приведен в исполнение не в Новороссийске, а в Ростове-на-Дону.
Место захоронения Мавры Макаровской неизвестно.
3 февраля 1993 года, Прокуратурой Краснодарского края, архивное дело было пересмотрено, Макаровская М.С. была реабилитирована.
Закончила свою земную жизнь Мавра Макаровская. Оставив после себя светлую память, боль несправедливости, уважение к женщине, основавшей и построившей монастырь и кирпичный завод, который просуществовал еще 80 лет…
Осталось дописать историю монастыря…

Интересно, что в местной церковной литературе об этом монастыре нет никаких упоминаний. В числе бывших монастырей перечисляют только Михайловскую пустынь и Лебяжий остров. Известна ли эта история хотя бы местному, туапсинскому духовенству?

Об основании монастыря, и расстреле Мариам - известна. Но вся история - нет.
В 2011 году, на урочище, у развалин монастыря была поставлена капличка (цела до сих пор), и символическая входная арка, деревянная, крытая... профнастилом. (сгнило основание, рухнула).
Проводилась один или два раза символическая служба. Потом в томже, 2011 году,урочище посетили наши священнослужители и глава города Лыбанев, который выдвинул инициативу, о строиельстве рядом (!?) с развалинами нового монастыря, и создания необходимой инфраструктуры.
Во-первых, места рядом с развалинами физически нет. Во вторых, урочище носит статус памятника природы. Это они, при стройке, хотят уничтожить две последние пихты, и целый ряд редких растений, в этой части побережья.
В треьих, на дворе 2013 год, а воз и ныне там.
И слава Богу. Пусть хранит место это, от всяких современных застройщиков.
И вообще, инициаива была освещена в местных СМИ с великой помпой. И НИКТО не задал вопрос, а как вы собираетесь что-то строить, на месте природного памятника, включенного в Государственный реестр?

Ну вот ссылка на месный церковный сайт.
tuapse.blagochin.ru/stati/view/id/1126953
О трагической судьбе Макаровской - ни слова. Поминальной службы хотябы - тоже.
Последние фото с модными желыми шатрами, сделаны не на урочище.

У меня есть вообще идея, я ее обсуждал с Шиловым. Поставить на урочище памтный знак Мариам Макаровской. Камня там много.
Подобрать валун песчанника, на него поставить кованный крест, да закрепить табличку.

www.oborona-tuapse.ru/articles/article_TuapseHistory.html
"1910
на 5-й версте майкопского шоссе построен кирпичный завод (владелец Гафуров)
10 (23) октября – открыта Иверско-Алексеевская община (женский монастырь)"

Кто такой Гафуров неизвестно?